Полгода на передовой

Срочную службу герой нашей сегодняшней публикации проходил в девяностых годах в Чехословакии: принимал участие в испытаниях новой боевой техники, отработке стратегических действий. И даже не подозревал, что уже в зрелом возрасте он вновь окажется на военной службе – не в учебных, а реальных условиях. Не думал, что, как и его деды Николай и Егор, будет с оружием в руках бороться с наследием фашизма. 

Не мог поступить иначе

– Я тщательно следил за развитием политических событий на Украине, – признается новотройчанин, которого мы представляем нашим читателям под позывным Лексеич, – и понимал, что рано или поздно России придется вмешаться в ситуацию. С самого начала СВО мы с супругой включились в работу по сбору гуманитарной помощи для российских бойцов. Но при этом у меня в душе было неспокойно: это ощущение, когда ты чувствуешь, что делаешь недостаточно. Смотрел на своих детей, на их сверстников, на годящихся мне в сыновья коллег и думал, как же приблизить победу, чтобы вот этим ребятам не довелось оказаться под обстрелами? Ответ пришел однажды сам собой: я должен отправиться в зону специальной военной операции добровольцем.

Конечно, первой реакцией моей супруги на эту новость был шок. Она напомнила, что я уже не мальчик: как-никак шестой десяток разменял. Просила подумать о троих наших детях, говорила о том, как будет переживать моя мама. Но очень скоро поняла: я не могу поступить иначе.

В ноябре 2023 года мужчина в составе группы новотройчан отправился на Донбасс. После курса подготовки служил в минометной батарее, а потом перешел в штурмовики, был командиром группы, затем – командиром отряда.

То, что останется навсегда

Лексеичем мужчина стал с первых же дней на Донбассе: упрощенное на сельский манер отчество закрепилось за ним, возможно, еще и потому, что он с отеческой теплотой относился к молодым бойцам. 

Однажды увидел, что молодой боец, иногда заходивший в их часть по служебным делам, курит какие-то желтоватые папиросы. Оказалось, мужчина случайно намочил пачку и за неимением другой просто высушил её. Наш земляк тут же поделился с ним своими запасами курева. Постояли, поговорили о том, о сем. 

Рассказывая о совершенно будничной ситуации, улыбчивый Лексеич становится вдруг серьезным.

– Этот парень был первым товарищем, которого я потерял, – говорит мужчина. – Недели две я не мог прийти в себя. Лягу спать, а он встает перед глазами: невысокий, худенький, русоволосый, с немного смущенной улыбкой на лице. Других ребят терять было тоже не легче. И каждого я до сих пор помню в лицо. Их образы останутся со мной навсегда.

Навсегда останется и братство, сложившееся между бойцами. Оно редко проявлялось в разговорах по душам, но было реальной, живой силой, создающей ощущение единства и взаимовыручки. Вынести из зоны обстрела раненого товарища и по-доброму подшутить над сослуживцем – у бойцов это поступки одного порядка.

– Служил со мной парень с позывным Быстрик, – говорит Лексеич. – Так я любил дождаться, когда он начнет засыпать, и окликнуть: «Ты спишь, Быстрик? Спокойной ночи!». Всякий раз он только посмеивался.

Однажды Быстрик не успел укрыться во время атаки беспилотника. Израненного, но живого его отправили в госпиталь. Через некоторое время Лексеич проснулся ночью и, не услышав привычного похрапывания товарища, отправил ему СМС: «Быстрик, ты спишь?». Он не ожидал ответа, тем радостнее было прочитать пришедшее сообщение: «Да», и тут же отправил – «Спокойной ночи!».

– Я до сих пор нет-нет да и посылаю другу это сообщение, а он мне шлет в ответ смайлик, – продолжает наш герой. – От этого мне делается тепло на сердце.

Нет для них другого названия

Лексеич отмечает, что солдаты ВСУ умеют воевать, но нет в них воинской доблести.

– Вместе с бойцами армии Луганской Народной Республики мы называли ВСУ-шников фашистами, – подчеркивает он. 

Внуки и правнуки советских солдат, освобождавшие Отечество от гитлеровцев, едва ли могли найти более четкое определение для тех, кто не щадит мирных граждан.

– Когда они в сжатые сроки минируют поле, затрудняя продвижение российских войск, обстреливают боевые позиции, отправляют дроны на наши укрепления, – это понятно, в этом логика боевых действий, – отмечает Лексеич. – Но когда атакуют мирное население: стариков, женщин, детей, – это за гранью человечности. Это не заслуживает прощения.

Наш земляк поделился еще одним тяжелым воспоминанием. Как-то раз он вместе с двумя товарищами ненадолго забежал в расположенный неподалеку от места дислокации их отряда город: хотели сходить в церковь. Проходя по улице, услышали знакомый звук: к ним приближался вражеский дрон.

– Нам была хорошо известна цель таких атак, – продолжает мужчина. – Дрон наносит удар по бойцам и удаляется. А затем, когда на место происшествия прибывает команда эвакуации, прилетает еще несколько беспилотников, и количество жертв увеличивается. Чтобы не попасть в зону видимости оператора дрона, мы короткими перебежками передвигались от дерева к дереву и, в конце концов, смогли укрыться под козырьком гаража. Не обнаружив нас, дрон сменил направление движения и закружился над пустой рыночной площадью, по которой на свою беду шла женщина средних лет с дочерью-подростком. Когда мы подбежали, женщина была уже мертва, а девочка, увидевшая гибель матери, зашлась в плаче. Солдат ВСУ не мог не видеть, кого атаковал, так как же он продолжает жить, понимая, что именно он это натворил? Неужели считал это солдатской заслугой?

...И утро становилось добрым

С местным населением штурмовики практически не взаимодействовали. Случалось, дислоцировались в полупустых населенных пунктах. Обустраивали собственный быт, помогали старикам – кому печку починить, кому продуктов принести.

– Меня поразило, в какой бедности пребывали сельские жители Донбасса, – отмечает Лексеич. – Большинство домов были простенькими, внутреннее убранство – еще с советских времен: меловая побелка на стенах и потолках, старые шифоньеры, железные кровати. Сплошь и рядом – печки-галанки и буржуйки. Ребята из армии ЛДНР не удивлялись. Объясняли, что зарплаты и пенсии были нищенскими, а плата за газ, в частности, многим здесь была не по карману. Невозможно без боли смотреть на заросшие сады, опустевшие ульи, обветшалые и разбитые снарядами хозяйственные постройки – молчаливые свидетельства боевых действий.

Основная часть населенных пунктов была полупустой. Поэтому я очень удивился, когда однажды утром увидел недалеко от дома, в котором мы расположились, девочку лет семи. Угостил ее конфетами. А на следующее утро она снова пришла – уже с маленьким мальчиком, очевидно, с братом. Естественно, я снова дал им сладости. И так продолжалось вплоть до нашего отбытия на новый пункт дислокации. Дети приходили утром, получали гостинцы и благодарно улыбались. Но мне, пожалуй, было радостнее, чем им. Для меня каждый их визит становился пожеланием доброго утра.

«Секрета» не получилось

– Отправляясь в зону специальной военной операции, я сказал маме, что уезжаю в Сибирь на заработки, – говорит Лексеич. – Сразу предупредил: звонить, скорее всего, не получится – уж очень плохая связь в тайге. Отправлял ей голосовые сообщения через свою супругу.

Между прочим, мужчина, желая оградить жену от лишних волнений, не говорил ей, в каком подразделении служит. В ходе редких телефонных разговоров отшучивался: дескать, служит далеко от передовой – шлагбаум на контрольно-пропускном пункте поднимает да опускает. Но супруга не стала долго поддерживать мужа в этом благостном обмане. Вступив в местное сообщество жен и матерей бойцов СВО, она быстро выяснила, где находится ее супруг. И молилась за то, чтобы он вернулся живым.

О том, что Лексеич возвращается в Новотроицк, его жена тоже узнала сама. Мужчина говорит, что хотел сделать родным сюрприз: войти в дом без предупреждения. Но подарок сделали ему: домочадцы и близкие друзья встретили его радостными возгласами, а дети, лишь завидев отца на улице, побежали навстречу.

Сегодня Лексеич продолжает трудиться, заниматься сбором гуманитарной помощи, а еще  ведет общественную работу. Многое из пережитого на передовой оставило шрамы в его душе. Однако мужчина не жалеет о том, что взял в руки оружие.

– Я поступил так, как должен был поступить, – говорит он. – Если бы сделал иначе, как бы  потом смотрел в глаза своим детям?

Простые, но какие искренние слова.