Под суровым небом сорок первого года

Черные макушки высоченных деревьев на фоне бледно-голубого неба – единственное воспоминание о зиме 1941 года новотройчанки Надежды Сидельниковой, которой случилось быть несовершеннолетней узницей фашистских лагерей. Когда она, будучи трехлетней девочкой, сидела на снегу рядом со своей сестренкой-близняшкой, то не понимала, на каком тонком волоске держится ее жизнь. Ребятишек, выброшенных фашистами на мороз, ждала верная гибель: до ближайшего поселения пролегали километры дороги, которую девочки – в силу возраста – никак не могли преодолеть. Но они не погибли.

И сегодня Надежда Сидельникова – одна из тех, кто получил юбилейную медаль «80 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» в ходе мероприятия, посвященного открытию Года защитника Отечества в Новотроицке – делится с нашими читателями своими воспоминаниями.

Под вражеским огнём

Надежда Сидельникова родилась в 1938 году. Сейчас уже нет того колхоза, а от села Слобода осталось лишь имя, которым назвали одну из улиц города Юхнова Калужской области. Незадолго до начала Великой Отечественной войны отец нашей героини, глава многодетного семейства Дмитрий Михайлович, уехал на строительство большой дороги, которая должна была пролегать от Москвы к Самаре и иметь важное стратегическое значение. Его супруга – Матрена Яковлевна – осталась на хозяйстве: трудилась в колхозе, заботилась о детях. Присматривать за последышами-близнецами – Надеждой и Верой – ей помогала средняя дочь Александра, которую в семье ласково звали Шурочкой. Старший сын Дмитрий работал трактористом.

В июне 1941 года Дмитрий Михайлович еще не успел вернуться домой, и можно лишь предполагать, какие ужасные мысли роились в его голове, когда он узнал о том, что его родные оказались в зоне оккупации. И можно лишь догадываться, какой ужас пережили жители села, оказавшегося на пути немецких наступающих войск. Надежда Дмитриевна слышала от средней сестры: женщины по несколько дней подряд прятали детей в погребах из страха, что они погибнут под бомбежками.

– О том, что происходило с нами во время Великой Отечественной войны, я знаю только со слов Шурочки, – говорит Надежда Сидельникова. – И сейчас, когда ее больше нет с нами, очень жалею, что в свое время не расспрашивала ее подробнее, хотя… Переживания военных лет никогда не были постоянной темой разговоров в нашей семье. Кое-что проскальзывало в беседах, но это были совсем крохи. Наверное, все потому что воспоминания эти – очень тяжелые, болезненные.

Сила сестринской любви

Матрена Яковлевна и ее четверо детей оказались среди тех, кого фашисты угнали на чужбину. Двигаясь в колонне товарищей по несчастью, она старалась не выпускать из поля зрения подростков Толю и Шурочку, малышек Надежду и Веру несли на руках по очереди. В городе Рославль, где был создан пункт распределения в разбитой церкви, женщина пережила самый ужасный кошмар любой матери: потерю детей.

– Во время бомбежки мой брат Толик был ранен осколком, – рассказывает Надежда Дмитриевна. – Мама оставила нас с Верой на Шурочку, а сама отлучилась – совсем на чуть-чуть – чтобы отвести сына на перевязку. И в это самое время предназначенных для отправки в Германию людей стали делить на группы. Нас с Шурочкой погрузили в машину и куда-то повезли, а мама с Толей остались в Рославле…

Перепуганные девочки громко плакали, чем, очевидно, рассердили фашистов. Машина затормозила у обочины, и малышек выбросили в снег, а вслед за ними – вышвырнули поднявшую крик пятнадцатилетнюю Шурочку. Придя в себя, девочка приняла единственно верное в той ситуации решение – вернуться с сестрами назад. Ослабевшие от холода и голода малышки не могли самостоятельно идти, а щуплая девчушка не могла поднять на руки сразу двоих.

– Она переносила нас одну за другой, – продолжает Надежда Дмитриевна, – каждый раз проходя примерно по сотне метров. Скорее всего, именно тогда я и увидела ту самую картину – голые макушки деревьев на фоне неба. Во всяком случае, именно она встает у меня перед глазами каждый раз, когда я вспоминаю тот Шурочкин рассказ.

Детство в сером бараке

Увы, вернувшись, Шурочка не встретила маму: к этому времени Матрену Яковлевну с сыном отправили дальше – на чужбину. Оставшиеся на пункте люди рассказали, как металась по церкви заплаканная женщина, разыскивавшая пропавших дочерей. «Старшей – пятнадцать, Шурочкой зовут, – повторяла она, – а при ней двое младших».

– Мы оказались в Гомеле, – объясняет Надежда Дмитриевна. – Шурочка рассказывала, что мы жили в бараках. Кормили плохо, но какую-то медицинскую помощь оказывали. Кстати, когда сама Шурочка заболела тифом, ее положили в больницу и нас отправили туда вместе с ней. Я даже помню коридоры того помещения. 

То место, где мы жили, напоминает мне гетто: нас иногда выпускали побираться. Один раз мы забрели в какой-то брошенный сад. Я запомнила, что там было очень много яблок – на ветках, в траве. И стоял пьянящий яблоневый аромат! Я до сих пор ощущаю вкус и запах тех яблок. Кажется, я никогда больше в жизни не пробовала более вкусных фруктов. Шурочка следила за нами по-матерински и очень боялась нас потерять. Она даже говорила, что несколько раз ей удавалось прятаться в каком-то лесочке, когда начинали отбирать людей для отправки на чужбину.

Сестрам повезло, что их взяла под свое крыло пожилая семейная пара – их земляки. Они по мере сил заботились о девочках и забрали их с собой после освобождения.

На чужбине

Мама нашей героини и ее брат, которому удалось выжить после осколочного ранения, оказались в Дании. Матрену Яковлевну передали в работницы местному фермеру, а Анатолия отправили в концлагерь.

– Можно сказать, что маме повезло, – отмечает Надежда Дмитриевна. – В семье фермера к ней относились неплохо, даже разрешали брать подработку – мама хорошо шила. А главное – отпускали ее видеться с сыном: в концлагере разрешали так называемые свидания – раз в неделю. Возможности обнять своего ребенка у матерей не было: они общались через забор, обтянутый колючей проволокой. Но можно было передать подросткам кое-что из съестного. Женщины приносили сыновьям вареный картофель, хлеб. Без этой поддержки они бы не выжили.

В семье сохранились рассказы о том, что подростков заставляли трудиться на военных заводах и отправляли на сельхозработы. Кормили два раза в сутки пустой баландой. Били за любую провинность. Могли затравить собаками, в том числе и ради забавы. А еще мальчики пребывали в постоянном страхе, что врачи, которые время от времени появлялись в бараке в сопровождении охранников, заберут их на опыты. Анатолий запомнил, как люди в белых халатах всякий раз уводили из барака пять-семь человек, из которых лишь двое-трое возвращались – онемевшие от испуга, с забинтованными руками и ногами. Подростки шептались между собой: дескать, у этих ребят брали кровь и срезали кожу для каких-то страшных экспериментов.

Завершая тягостные воспоминания, Надежда Сидельникова рассказывает о своем старшем брате Дмитрии:

– Его призвали на срочную службу в армию прямо в 1940 году. Как и многие трактористы, Дмитрий стал танкистом. И конечно, встал на защиту Родины сразу же в 1941 году. В одном из боев его танк был подбит, а сам брат, получив тяжелую контузию, оказался в плену. В 1945 году, когда концлагерь был освобожден, вновь вступил в Красную Армию. Воевал отважно. Имеет награды.

Под мирным небом

– С мамой мы встретились только после войны, в 1946 году, – говорит далее Надежда Дмитриевна. – Семья воссоединилась благодаря отцу: после окончания войны он начал писать письма на родину и разыскал нас с сестрами, а также маму, которая вместе с Анатолием вернулась в родное село после освобождения из плена.

О первых годах жизни под мирным небом у Надежды Сидельниковой сохранилось уже больше воспоминаний.

– Когда мы с Шурочкой ехали на поезде в Новотроицк к папе, то я – непоседа – бегала по вагону, пела песни по-белорусски, – говорит она. – Пассажирам нравилось мое пение: меня хвалили, угощали, кто давал кусочек сахара, кто пирожок. Между прочим, в то время я совсем не говорила по-русски: поэтому пошла в первый класс позже своих сверстников, сначала ходила в детский сад, учила русский язык.

А еще наша героиня помнит, как впервые увидела маму после долгих лет разлуки и… не узнала ее.

– Кажется, я была в детском саду, – говорит она. – Увидела папу и радостно кинулась к нему навстречу, а на шагающую рядом с ним женщину вообще не обратила внимания. Вера в это время была дома, и ее предупредили: дескать, мама скоро придет. Но, как прошла эта встреча, я уже не помню.

Оглядываясь назад, я с любовью думаю о сестре Шурочке, ставшей ангелом-хранителем для нас с Верой, с теплотой вспоминаю о маме, чья самоотверженность спасла брата, с гордостью – о братьях и, естественно, об отце, чьими усилиями наша семья вновь воссоединилась.