Наша жизнь есть то, что мы думаем о ней. Если человек думает о своей жизни хорошо, то и жизнь у него хорошая, а если плохо, то никакие успехи и приключения не украсят его жизнь в собственных глазах. Сколько безвестных людей сомкнули навеки глаза с чувством благодарности к жизни и сколько ярких и знаменитых личностей ушли из нее с горечью и разочарованием.
Возможно, суд времени (или суд потомков) расставит акценты по-другому, но отчего зависит этот суд? В Литературном институте, где я в свое время учился, кроме отделения поэзии и прозы, есть еще и отделение драматургии. В те годы на этом отделении учился мой хороший друг, замечательный актер, который писал пьесы для театра. Одну из своих пьес он дал мне однажды прочитать. Я читал и не мог понять, что же это такое? Нет ни сюжета, ни действия, диалоги героев наполнены какими-то проходными фразами, ничем не связанными друг с другом, такое чувство, что каждый человек говорит сам по себе, не слушая собеседника. Много ложного пафоса, на мой взгляд, ничем не оправданного. И все свои замечания я и высказал моему другу.
Он ответил, что я все сказал правильно и замечательно, но не учел одного, что пьеса эта написана не для чтения, а для сцены. И он взял пьесу и начал передо мной ее разыгрывать, говоря от имени всех героев. Пошлые фразы текста, наполненные иронией, печалью и тоской, звучали совсем по-другому. Особую роль играли не слова, а паузы между словами: в этих паузах как будто звучал другой текст, то, что было в душе человека, и то, что он не мог высказать словами. И он мучился от этого, искал нужные слова и не находил их. Да, в диалогах героев не было связи, а по пьесе это были родные друг другу люди, но они не могли завязать разговор между собой, и каждый говорил своё, не слушая другого. И в этом была трагедия героев пьесы, и с каждой сценой она становилась все глубже и безысходнее.
Говорят, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Но бывает и наоборот. Я не мог понять пьесу моего друга, потому что читал ее глазами, не думая о звучанье слов, об интонации, а в общении людей это бывает очень важно. Самые хорошие слова могут обидеть, если они сказаны не тем тоном или не в те минуты, когда их следует говорить. Многие семейные драмы зависят не от текста словесных прений, а от интонации. То же самое можно сказать и об исторических драмах.
Суд потомков часто зависит от камертона их душ. На что настроен этот камертон? Кто-то услышит в жизнеописании исторического деятеля грозную поступь побед и свершений, а кто-то услышит плач одинокого ребенка, судьбу которого растоптала эпоха. И не захочет он будущего счастья, построенного даже на одной слезинке беззащитного существа. Кому-то не важно, каким был в жизни великий человек, а кто-то будет мучиться мыслями о несовместности гения и злодейства и не сможет принять душой великих творений, воздвигнутых на страданиях других людей. Ну, какое нам дело до того, что великий просветитель Руссо отдавал своих детей в приюты, чтобы в спокойной обстановке писать труды о нравственности и воспитании подрастающего поколения? А вот звучит камертон в душе, и никак не вяжется в ней расхождение между словом и делом.
Но ведь таким образом можно подвергнуть сомнению все деяния великих (и не очень великих) людей. Многие гении человечества в быту были неуживчивыми людьми, приносящими страдания близким людям. Но что толку, если кто-то прожил свою жизнь тихо и мирно, но ничего замечательного в ней не сделал и не создал? Как совместить мятущуюся душу творца с тихой заводью буколического счастья? И все-таки князь Потемкин остался в исторической памяти не только завоеванием Крыма, но и человечным отношением к нижним чинам. Известен случай, когда он, вернувшись домой, увидел в прихожей спящего денщика. Потемкин снял сапоги и прошел мимо на цыпочках, чтобы не будить спящего солдата. Крым мы уже потеряли, а этот случай до сих пор греет сердце.
Во многих драматических произведениях есть монологи героев, в которых заложена основная мысль: «Быть иль не быть?» в трагедии Шекспира «Гамлет», «А судьи кто?» в комедии Грибоедова «Горе от ума», «Человек – это звучит гордо» в драме Горького «На дне». Многих современников шокировало, что Горький монолог о величии человека вложил в уста жулика и мошенника Сатина. Как аукнется, так и откликнется. И ведь откликнулось со временем, когда столпами общества стали те, кто больше сумел награбить. Тут уже слово Чацкому:
Где? укажите нам, отечества отцы,
Которых мы должны принять за образцы?
Не эти ли, грабительством богаты?
Защиту от суда в друзьях нашли, в родстве,
Великолепные соорудя палаты,
Где разливаются в пирах и мотовстве…
В трагедии Шекспира «Гамлет», кроме монолога «Быть иль не быть?», есть монолог Гамлета о флейте, на которой он предлагает сыграть своему ложному другу Гильденстерну. Тот отвечает, что у него ничего не выйдет, он не учился. И принц ему отвечает: «Посмотрите же, с какою грязью вы меня смешали. Вы собираетесь играть на мне. Вы приписываете себе знание моих клапанов. Вы уверены, что выжмете из меня голос моей тайны. Вы воображаете, будто все мои ноты сверху донизу вам открыты. А эта маленькая вещица нарочно приспособлена для игры, у нее чудный тон, и тем не менее вы не можете заставить ее говорить. Что ж вы думаете, со мной это легче, чем с флейтой? Объявите меня каким угодно инструментом, вы можете расстраивать меня, но играть на мне нельзя».
Сделайте этот монолог главным, и будет другой Гамлет. А каким был принц датский на самом деле, неизвестно даже Шекспиру. Все зависит от той музыки, которая звучит в душе человека. И оттого, кто нажимает на клапаны. «Вы можете расстраивать меня, но играть на мне нельзя…»
