«Это должен быть год нашей полной победы»

Продолжение. Начало в №37. Теперь отец знает, что мы с мамой живы, хотя и остались без крыши над головой. Школу, где мы жили, немцы при отступлении сожгли. Он пишет о том, как складывалась его судьба в первые годы войны. С товарищами по институту они отступали вместе с частями Красной Армии, а в январе 1942 года он был направлен в военное училище в Свердловске и окончил его на «отлично». «Все мы были аттестованы на звание лейтенанта. Но я был еще оставлен на месячные курсы танкоистребителей. Окончил на «отлично» и 16 ноября уехал на фронт. Получил роту и провоевал до 4 декабря 1942 года. Ранило. Вот как это было. Бои шли правее Ржева. Ночь мы лежали на снегу. Утром мой заместитель принес поллитра водки, чтобы согреться. Мы полулежа ее выпили. Положил в рот кусок сухаря. В это время буквально у наших ног разорвалась мина. Заместителя убило, других тяжело ранило, а мне маленький осколочек угодил в левую щеку и, пробив ее, уткнулся в сухарь. С ним я его и выплюнул. Благодаря тому, что рот был открыт, у меня зубы сохранились. До 1 января лежал в госпитале. Опять в часть, на фронт. И в наступательном бою под городом Духовщина меня тяжело ранило. Осколком задело отросток 4-го позвонка, раскололо 4 и 5 ребра и пробило правую лопатку. Быстро сделанная операция и вливание крови спасли меня. Вопрос стоял: жить мне или не жить. Остался жив, но пролежал в госпиталях в городах Торжок и Торопец семь месяцев, перенес несколько операций, три месяца не действовала правая рука. В госпитале я получил письмо от своего старшего командира с сообщением о представлении меня к награде». * * * Отец не писал ни о каких подробностях военных операций, зная, что военная цензура ничего такого не пропустит. Но иногда называл населенные пункты, и по этому можно судить о пройденном им пути. «17.01.1944 г. После госпиталя я был поставлен на должность офицера связи при дивизии. На лошади развожу боевые приказы в низы. Но, возможно, скоро опять пойду командовать ротой, опять грудь к груди с врагом, опять в штыки. Скоро вперед, на запад, в бой за Витебск». * * * 5.02.1944 г. «Милая Галочка. Да, ты права, что беспокоишься за мою жизнь. Сегодня в 2 часа ночи был жаркий бой. Не раз был под ураганным огнем. Один снаряд разорвался в трех метрах, но я быстро приземлился, и все же осколками прошибло всю одежду и немного задело кожу в области поясницы правее позвоночника. Я еще легко отделался. Правда, в голове шумит, хотя прошло уже 15 часов. Вот в такие минуты артналета бывает жутко. Но ничего, будем надеяться на лучшее». * * * 14.03.1944 г. «...Милая моя Галочка, между прочим, у меня до освобождения вас часто были мысли о том, что вы должны были находиться в партизанском отряде. В октябре 1941 года при предложении забросить меня в партизаны, отказался. Иначе я и Федя (Федор Глушаков, товарищ по институту) сделать не могли. Мы тогда были неграмотными в военном отношении. А по окончании училища мы с Федей прилагали все силы к тому, чтобы уйти законно в партизанские отряды Белоруссии – в свои родные места, но наши стремления успехом не увенчались. И представь себе, Галочка, эта мысль меня не покидала долгое время. Когда я лежал в госпитале и лечение шло к концу, я опять имел шанс пойти в партизаны. Но по излечении дела повернулись очень круто. Наши войска успешно теснили врага на запад, подошли вплотную к границам Белоруссии, а в некоторых местах били немцев на территории родной Белоруссии. Создавшаяся обстановка заставила меня по-прежнему нести службу в рядах Красной Армии. И я прилагал все силы к тому, чтобы наши войска быстрее освобождали родные места. И дождался. И находясь только здесь, я смог с тобой, милая, хоть письменно связаться. В противном случае я был бы в партизанском отряде в тылу врага, а ты здесь, и мы по-прежнему мучались бы незнанием судьбы друг друга. Галочка, знай только одно, что ради тебя, любимой доченьки, папы, мамы, родных моих я никогда не чувствовал усталости и шел в решающие бои, в жаркие бои с мыслью отомстить врагам за все их злодеяния, за страдания, причиненные нашему народу, моей любимой семье. И никогда, ни на одну минуту не впадал в пессимизм, в неверие в нашу победу. Наши успехи велики, победа близка. А чтобы скорее добиться победы, нужно трудиться, нужно осваивать военную технику и успешно громить врага. Милая Галочка, ты пишешь о целом ряде затруднений в твоей жизни на сегодняшний день. Надо перенести это. Такова обстановка. Такие трудности я видел на всей мною пройденной освобожденной территории. Галочка, милая моя, я рад бы тебе помочь, но ты понимаешь, что помочь я ничем не могу, кроме как выслать деньги. И я вижу, что эта помощь мизерна. Галочка, не унывай, трудись, терпи, как-нибудь переживешь, тут ничего не сделаешь, а встретимся, будем вместе налаживать нашу жизнь. Главное, берегите нашу доченьку. Мама пишет, что Ланочка очень хорошая девчонка, я рад и благодарен всем вам, что вы в трудных условиях смогли спасти и хорошо воспитать Ланочку. Немного о себе. Самочувствие хорошее. Работаю на прежнем месте. Работы много, часто жизнь в опасности, но пока что опасность проходит стороной. Будем надеяться на лучшее. Работа моя такая, что все время приходится вращаться среди большого начальства. И не хвалясь, Галочка, скажу тебе, что обо мне хорошего мнения. Но возможно, меня переместят на старую должность – командиром стрелковой роты…» * * * 20.03.1944 г. Если бы не великая случайность, то этой секретки ты от меня уже не получила бы. Галочка, если бы ты знала, как трудно было пережить несколько минут 19 марта. Я приступил к дежурству в штабе. Немцы начали вести артиллерийский огонь по нашему расположению. Это бывает часто, так было и 19 марта. Снаряд калибра 105 мм упал у самого окна, где стоял я с товарищами. Расстояние от нас до места падения снаряда максимум полтора метра. К нашему счастью, он не разорвался, а нас только обдало ветром и землей. Не будь этого, от нас не осталось бы ни клочка. И сейчас снаряд в земле на расстоянии двух метров от меня. Я дежурю. Пересмотрел все твои фотографии… Возможно, на днях я пойду выполнять боевую задачу, связанную с большой опасностью. Но ты не беспокойся…» * * * Через несколько дней он пишет об этой задаче: «4.04.1944 г. Не исключено, что я тебе пишу этим мелким почерком последний десяток писем. Мы с группой таких же, как я, решили получить разрешение у командования пойти вглубь обороны противника взять ценного языка. Задача трудная, опасная, рискованная. Но сидеть и быть за американского наблюдателя дальше не могу. Нужно что-то одно – или чтоб сам и семья жили по-человечески или просто существовать. Мы доложили нашему командованию, но официального разговора еще не было, и следовательно, разрешения мы еще не получили. Получим разрешение – значит, пойдем. О результатах я сам напишу, погибну – люди напишут. Милая Галочка, за меня не беспокойся. Чему быть, того не миновать. Но я врагу должен мстить за брата, за все издевательства, которые терпели вы и терпят наши люди». Разрешения пойти за языком они не получили. * * * 7-8 мая 1944 г. «Дорогая моя Галочка» твои письма от 22 и 23 апреля получил. Счастлив, что у вас все благополучно. После этих строк меня направили выполнять небольшую работенку. Возвратился сегодня утром и получил еще два твоих письма. Вот сейчас я пишу, а земляк (из Бобруйского района) Гаврильчик просит передать тебе привет и продолжает рассказ о том, как бы он себя вел, если бы сейчас попал к родителям. Интересный чудак, исключительно преданный своему белорусскому народу, часто печалится за судьбу родителей, сестер и братьев. Сейчас шесть часов вечера. Мы все находимся в землянке на верхних нарах. Слева лежу я и пишу тебе письмо. Справа Гаврильчик и Грязов, под нашими нарами лежит Хохряков, и все слушают, о чем философствует Гаврильчик. Вот он перешел к вопросу, что было бы, если бы изобрели шапку-невидимку. Пришли наши связные, моют котелки, собираются идти за ужином. На дворе пасмурно, тепло. Выстрелов нет. В такие часы мы чаще играем в шахматы, читаем книги. Я себя чувствую хорошо. Но мучает тоска по дому. Галочка, ты не можешь себе представить, как хочется видеть тебя, Ланочку, всех. Только попасть бы домой, это были бы самые счастливые минуты. Ведь скоро исполнится три года, как мы расстались. Три года войны. Ужасное время. И когда только кончится этот мучительный, ужасно тяжелый период нашей жизни! Судя по всему, текущий год должен быть годом нашей полной победы. Скорее бы пришел этот день!» Светлана КРАВЦОВА. Продолжение следует.