Продолжение. Начало в №37, 40.
Сегодня из истории Великой Отечественной войны мы знаем о начале наступательной операции «Багратион» летом 1944 года. Тогда же, 23 июня, для отца закончилась штабная жизнь: его направили командовать ротой. В этот день он пишет:
«Сегодня я получил приказ выбыть в полк для прохождения дальнейшей службы в должности командира стрелковой роты. Получил все документы и завтра утром уйду».
* * *
Теперь он постоянно на переднем крае, откуда до расположения врага – рукой подать. Уже 26 июня он пишет: «...Нахожусь на переднем крае. Ежедневно наблюдаем за своим противником, видим его, стреляем, уничтожаем. Об опасности следует ли говорить? Вот сейчас невдалеке падают снаряды противника. Чепуха. Опасно прямое попадание. Другое дело, когда наступаешь. Там смотри в оба. Но пока все хорошо. Работы очень много. Ночью никогда не спишь. Днем – максимум 4-5 часов. Ответственность велика. Немец исключительно наглый, и когда его только черт возьмет! Но мы рады, что его со всех сторон бьют – и так бьют, что перья летят».
* * *
25.05.1944 г. «Дорогая моя Галочка! Прости меня за трехдневное молчание. Этому была причина. Было много работы. Между прочим, за эти три дня я также не получал твоих писем. Но это еще терпимо, учитывая, что ты или кто-нибудь из односельчан, очевидно, не имеете возможности ежедневно бывать в районе.
Я себя чувствую хорошо. Стоим. Как обидно, Галочка, что меня не отпускают к тебе хотя бы на несколько дней. Это было бы настоящее счастье. И когда только придет время нашей встречи? Три года разлуки, три года мы не виделись, три года войны и наших страданий. Галочка, если бы ты знала, как сильно на меня подействовала картина «Жди меня», которую я недавно посмотрел. Никогда раньше ни одна картина на меня не производила такого впечатления, как теперь, во время войны, во время нашей разлуки. Галочка, поверь мне, не проходило ни одного дня, когда бы я ни вспоминал о тебе, о нашей доченьке. И как бы тяжело ни было, я не теряю надежды на нашу встречу, на нашу совместную жизнь. Галочка и Ланочка, ждите меня, и я вернусь. Теперь только бы остаться в живых. Но знай, дорогая, много жарких боев впереди, и если обстановка потребует, то ничто меня не поколеблет в борьбе с врагом. Я должен мстить врагам за муки ваши и всех наших людей, за все издевательства над народом, мстить, не жалея сил и, если потребуется, то и самой жизни. Конечно, я этого не желаю и буду надеяться на лучший исход. Будем, дорогая Галочка, жить одной мечтой, одним желанием скорее встретиться и вместе жить и воспитывать нашу дорогую Ланочку.
Вот ребята спрашивают, кому я такие большие письма пишу. И добавляют: кому же еще, конечно, жене. Ее забыть невозможно. Вы, говорят, точно такие, как Николай и Лиза в картине «Жди меня».
Пока все. Целую тебя крепко, любящий тебя твой Сеня».
* * *
1.06.1944 г. «Дорогая моя Галочка!
Мне очень обидно и жалко, Галочка, что почти ежедневно пишу тебе письма, редко через день-два, а ты неделю не получаешь от меня ничего. Я тебя, дорогая, еще раз прошу, не беспокойся за меня. У меня все спокойно в силу того, что стоим. Тронемся вперед или переведут на другую должность, тогда другой разговор, а пока не беспокойся.
Я себя чувствую хорошо. Свободного времени бывает достаточно, за исключением отдельных дней, когда, получив задание, садишься на лошадь и шпаришь в указанное место (иногда за день сделаешь до 50-60 км).
Сегодня вторично смотрел кинокартину «Жди меня». Вот сильная вещь, смотришь и еще хочется идти смотреть. В последнее время меня потянуло к литературе. Вчера коллективно прочли «Радугу» Ванды Василевской. Советую прочесть. Я ее читал в четвертый раз. Во время оккупации Гомельской области я читал эту книгу и так переживал (это было в госпитале), как в свое время переживал потерю своих родителей. Я так вникал в нее, что мне казалось, что все это происходит в нашей деревне, в Бушевке. Сегодня начал читать Шекспира.
Кончая писать, еще раз прошу не беспокоиться. Чаще пиши письма. Они для меня все. Ведь тебе есть о чем писать – о нашей дорогой Ланочке. Если есть возможность, то сфотографируйся и пришли фотографию.
Пока все. Жду. Целую вас всех. Целую тебя крепко, любящий тебя твой Сеня».
* * *
28.06.1944 г. «Пишу, может быть, последнее письмо. Утром иду в бой, на запад. Решается моя судьба. Пишу при свете фонарика. Милая моя, иду в бой с твоим именем и именем нашей, моей доченьки Ланочки.
Дорогая моя, не плачь, иначе быть не может, нужно бить врага. Сегодня мне сообщили, что я награжден орденом Красной Звезды. Милая, не теряй надежду, жди следующего письма. Береги Ланусю. Помни обо мне.
Прощайте. Остаюсь любящий тебя, идущий в бой с твоим именем твой муж Сеня».
* * *
5 июля 1944 года он пишет:
«...Прости меня за длительное молчание. Обстановка не позволяла. Гнали немца на запад. Дрался за Полоцк, хотя в Полоцке не пришлось побывать. Шли жаркие бои. По несколько суток недосыпали, преследовали врага. 29 июня за сутки прошли свыше 25 км. Характерно, что ни в одном населенном пункте не встречали мирных жителей, если не считать двух семей в одной деревушке. Немец заранее поспешил всех угнать в свою звериную берлогу. Незначительная часть деревень сохранилась, и то в весьма плачевном виде. 2 июля крепко воевал, словом, надежд на жизнь было совсем мало, чудом уцелел. Опять движение на запад. 3 июля успешно перерезали железную дорогу и большак из Полоцка на Идрицу (5 км от Полоцка). Держали. В 16.00 осколком снаряда меня ранило. Причем совсем неожиданно. Сидел, вернее, лежал на локте возле ячейки со своими ребятами, в 40 м упал снаряд, и осколок его угодил мне в голову…»
* * *
Ранение было легкое, непроникающее, и через несколько дней он снова в строю.
18.07.1944 г. «Вчера и всю ночь преследовали противника на расстоянии 35 км. 17.07 в 24.00 моя нога ступила на территорию Латвийской ССР. Сейчас лежу в траве в 150 м от домов деревни, где проживают латыши, смотрю на их усадьбу. Огромный дом, снаружи выбеленный, имеет хороший вид. В 2,5 км идет бой. Меня вызвали принимать роту, прибыл, но за эти 30-40 мин успели послать другого, и таким образом я успел отдохнуть. Но это не надолго. Сегодня-завтра должны вызвать, дать людей и – вперед, на запад.
Вчерашний день не прошел для меня спокойно. Двигаюсь к станции Бигосово, встречая колонны пленных. Прибыл к ней и попал под сильный обстрел. Жуткая минута. Выполз грязнее черта и пошел дальше. Что будет дальше, буду жив – напишу».
* * *
В этот период часто в письмах отца читаешь слова прощания: бои следуют один за другим, и он не знает, останется ли жив. «Меня вызвали вперед, на наблюдательный пункт. Не прошло и часа, как во время обстрела осколком малой силы меня ранило (царапнуло), точнее, осколок в упор попал в голову выше левого уха. Ссадина, вскочила шишка, кровь появилась, шум в голове. В санроту не пойду, заживет так. Словом, если бы осколок имел большую силу, то прошиб бы голову насквозь. Вот так бывает, милая.
Я сейчас опять в 1 км от противника. Обстреливает. Но пока пишу, значит, жив. Ничего, не печалься. Что суждено, того не минешь. Будем надеяться на лучшее...»
* * *
В письмах много интересных наблюдений, касающихся жизни мирного населения. Если, идя по Белоруссии, он видел сплошь горе и разруху, то Прибалтика выглядит иначе. В письме 8 августа он пишет: «За два дня прошли 80 км. Сегодня ночью начали шагать по Литовской ССР. Живут здесь прилично, хотя немец частично кое-что отнял. Многие говорят так: разбойник-немец забрал 2 коровы, 3 лошади, 3 свиньи, осталось только 3 коровенки, 4 лошаденки, больше десятка овечек... Но, правда, встречаются и настоящие бедняки с 1 коровой и 1 лошадью. У таких и постройка неважная. У тех, других, домики размером с нашу школу. Богатые люди удрали вместе с немцем. Их дома прекрасные, обстановка богатая. Все это в большинстве случаев сохранилось. Я должен сказать, что население приветствует приход наших частей...»
«Расскажу об одном из дней наступления. Взяли деревню боем. Немец бежит. В домах никого, кроме домашних животных. Строения отличные, много зелени. Две девушки-литовки приветствуют нас, а меня как командира в первую очередь. Раз мы первые, значит нам первым букет цветов. Идем дальше. Сожжен дом. К нему со слезами бежит хозяйка, за ней ее сын 11-12 лет. Рыдают. За ней появляется ее маленькая дочь. Плачет. Я вспоминаю тебя, семью, твои переживания, мучения, и все, что вижу здесь, применяю к вам. Иду дальше. Пасется стадо коров и овец. Пастушка – старуха. Утирает слезы фартуком. Чей скот? Моих хозяев, отвечает она. Сколько хозяев на это стадо? Два, отвечает она. Считаем: 23 коровы и более 60 овец. Это середнячки. Идем дальше. Выносят бидон молока, бидон сметаны, кастрюли с маслом, угощают. Предварительно заставляем самих покушать, многие из них этому удивляются.
Идем дальше. Две девушки-русские вихрем бегут в сарай и несут ведро с молоком. Угощают. Сердце радуется, что многим людям даем свободу.
Вот сейчас сижу в лесу. Болото. В 200 метрах немец. Вот-вот начнется бой».
* * *
15.08.1944 г. «Латвийская ССР, фронт.
Как хотелось бы мне встретиться с тобой таким же здоровым, каким был, когда мы с тобой в последний раз прощались у дороги, идущей из Буды на Узу. Я вспоминаю очень часто детский плачущий взгляд нашей доченьки Ланочки вслед уходящему отцу. Все это помню, как сейчас. А ведь прошло уже более трех лет. Ужасно много. Осталось ждать немного, но это немного кажется более страшным. Это решающий период войны. Сколько еще жизней заберет он!»
Светлана КРАВЦОВА.
Продолжение следует.