Эти воспоминания старожил города Эмма Степановна Чернышева написала для своих внуков, чтобы они знали, какие неисчислимые бедствия несла война. Читаешь эти нехитрые строки, и на память приходят дневники Тани Савичевой. Только происходит все не в блокадном Ленинграде, а совсем рядом, в Башкирии, в военном и послевоенном Новотроицке.
Война застала нашу семью в городе Чкалове. Отец не был годен к строевой, и его мобилизовали в колхоз в Зиянчурино, а вскоре в стройбат в Новотроицк. Мы, дети, остались с мамой в Башкирии. Голодали страшно. Помню, как хоронили младшего полуторагодовалого братика, умершего от дистрофии.
А что можно было сделать? Нам, старшим, было попроще: ели все -- траву, коренья, ягоду. Зимой приходилось совсем туго. Мне кажется, у всех было одно чувство – чувство голода.
Помню, в Зиянчурино это было, мама принесла немного муки, решила нас, четверых, покормить. До сих пор в глазах стоит картина: мы сидим на соломе, старший брат подбрасывает солому в голландку, поддерживая огонь. Мама снимает со сковороды лепешку, бросает нам. Брат делит ее на 4 части. Мы буквально в считанные секунды проглатываем ее и голодными глазами провожаем следующую.
Слезы мамы и ее слова: «Когда же я вас накормлю досыта?» – не забыть.
Мало того, что мы были голодны, да еще и разуты-раздеты. Помню, как старший брат Виктор возвращается из школы. Не раздеваясь, сбрасывает с ног валенки. Второй брат Юра тут же надевает их и бежит на первый урок. Я один учебный год пропустила, так как не было во что обуться.
Помню постель на полу, и на ней кто-нибудь из нас трясется в лихорадке, температура поднимается до 40 градусов. Мы набрасываем на больного все, что есть, теплое, а сами чуть живые. И такое с каждым через день.
Проклятая малярия не пощадила и маму. Помню, как она в полубреду встает и идет до больницы, где работала санитаркой, я за ней. На пороге мама потеряла сознание. Температура доходила до 41 градуса.
В 1943 году, когда было готово «жилье», отец забирает нас в Новотроицк. Жилье -- сильно сказано, просто землянка на улице Заовражной, маленькое окошко и дверь наружу, остальное в земле на склоне оврага, обшитое внутри тесом и уже до нас заселенное клопами. Хоть в это время мы получали продукты по карточкам, но все равно жили впроголодь. А когда удавалось насобирать в поле колосков, размолоть их и сварить кашу – это было великое счастье.
В 1944 году отца отправляют из Новотроицка в освобожденные районы Украины учительствовать, так как в молодости он был сельским учителем. Старших братьев по пути он завез на родную Тамбовщину к бабушкам. А я и младший брат остались с мамой в Новотроицке. Мама работала сутки через сутки в больнице санитаркой. И отоваривать продуктовые карточки приходилось мне.
Помню, как-то раз получила хлеба полкирпичика с маленьким довеском. Несу эту драгоценность, слюну глотаю. Вдруг сзади чья-то рука выхватывает тот кусочек. Я от горя плакала дня два. Но настоящее горе случилось, когда у нас украли карточки на целый месяц.
Узнал об этом дедушка-сапожник, что жил в бараке за нашей землянкой. Он отыскал где-то старенькую швейную машинку «Зингер», отремонтировал ее и подарил маме. Обошел ближние ряды бараков и землянок, рассказал, в какой землянке живет Татьяна-рукодельница.
Так началось наше спасение. Мама все свободное от работы время не вставала из-за машинки -- шила, перешивала, перелицовывала. Люди несли старые вещи на переделку и в знак благодарности приносили еду. Так мы дотянули до следующего месяца.
Машинку эту мы называли спасительницей и берегли ее долго как семейную реликвию.
Благодаря маминым стараниям мы, дети, теперь были одеты. Я носила сарафан, перешитый из гимнастерки, пальто зимнее из байкового одеяла. С обувью было хуже: до самых заморозков ходили босиком.
Помню, мама принесла кожаные офицерские сапоги, и я ходила в них зимой, наворачивая на ноги портянки.
Голодной и холодной была для нас война. Отец с Украины вернулся на Тамбовщину и там умер. Уже в 1946 году после окончания семилетки брат Юра решил поступить в топографический техникум в Чкалове. После окончания техникума поступил в Московский горный институт. До последних дней работал главным маркшейдером Навоийского горного комбината в Узбекистане.
Владимир окончил Саратовский университет, пустил корни в городе Энгельсе. Виктор живет в Находке, где остался после службы в морфлоте. Я училась в Новотроицком строительном техникуме, работала в «Доменстрое». Уезжала в Узбекистан, но вернулась назад, ближе к маминой могиле.
Новотроицк стал мне родным в лихие военные годы. Здесь осталось много друзей, воспоминания о которых возвращают меня в детство.
Это единственная сохранившаяся послевоенная фотография. Школа №6. Наш класс. Возможно, кто-то узнает на ней себя или своих родных.
В первом ряду -- второй справа Артем Эрзяйкин; четвертый справа Миша Парашин, в будущем ставший моим мужем. Рядом с ним справа Петя Липатов (в городе известна династия Липатовых); во втором ряду – первая справа Лена Проскуровская; в третьем ряду вторая справа Роза Буркат, в третьем ряду вторая слева – я.
Подготовила Антонина ОВСЯННИКОВА.
